Хьюберт Вальтер покачал головой, глядя, как Вильгельм намазывает масло на хлеб тупой стороной ножа.
— Я смотрю, ты так и не избавился от варварских английских привычек, — заметил он.
Вильгельм пожал плечами:
— Я родился в варварской Англии, а мужчине следует помнить, где его корни, как и то, куда он надеется попасть.
Хьюберт мягко улыбнулся и жестом унизанной перстнями правой руки дал понять, что не станет больше поднимать эту тему. Он тоже смог занять определенное положение в Церкви, начав не столь уж радужно, хотя в окружении, в котором он вырос, английская привычка намазывать масло на хлеб и не была в чести.
Во время еды мужчины не разговаривали о делах. Хьюберт, прирожденный судья, и рад был бы их обсудить, но Вильгельм предпочитал выбросить все из головы, чтобы лучше подготовиться к новым слушаниям.
— Твоя семья быстро растет, — сказал Хьюберт в промежутке между двумя ломтями лосося. — Сколько их уже?
— Четыре мальчика и девочка, — ответил Вильгельм. — Виллу девять, Ричарду семь, Махельт пять, Гилберту скоро два, а Вальтер родился на Рождество.
Он помнил имена и дни рождения всех своих детей памятуя о том, как Вильгельм де Броз однажды признался, что не помнит имена и возраст нескольких из своих шестнадцати детей.
Архиепископ проговорил задумчиво:
— Кто-нибудь из них станет служителем Церкви? Если собираешься кого-нибудь отослать к нам, то знай, что нет хуже судьбы, чем принять участие в Таинстве Рукоположения.
— Если кто-нибудь из них проявит к этому склонность, то я не буду препятствовать, — ответил Вильгельм. — Но сперва я хочу обучить их общим предметам. Я у отца четвертый сын, однако, если бы я дал обеты, и для меня, и для Церкви это была бы полная катастрофа. Мой брат Генрих куда больше подходит для роли священнослужителя.
— Ах, да, епископ Экзетерский, — сказал Хьюберт Вальтер, и сдержанность его тона лучше передавала его чувства, чем сами слова.
Вильгельм редко общался с Генрихом, который благодаря милости короля Ричарда к клану Маршалов, занял видное положение в Церкви. Вильгельм предпочитал держаться на некотором расстоянии от брата — педанта, любившего читать нравоучения, который помыслить не мог бы о том, чтобы есть хлеб с маслом. Хотя иногда во время официальных приемов они встречались, но общались больше из чувства братского долга, чем по собственной воле.
Вильгельм резал творожный пирог, посыпанный молотой корицей, когда вошел один из посланцев Хьюберта. Человек был покрыт дорожной пылью и засохшей грязью, а глаза его покраснели от недосыпания. Встав на колено, чтобы поцеловать кольцо архиепископа, он сразу же достал из сумки два письма с печатью короля Ричарда.
— Одно — точная копия другого, милорды, — сказал он, протягивая одно Вильгельму, а другое архиепископу.
Хьюберт Вальтер кивнул и отпустил человека. Сделав знак слугам, чтобы они удалились, он вытер нож, которым резал еду, вскрыл печати и вынул пергамент. Вильгельм вытер руки салфеткой и выжидающе посмотрел на архиепископа. В таких случаях не уметь читать было просто невыносимо. Он пытался научиться, но письмена так и остались для него ничего не значащими каракулями, похожими на паучьи лапки.
По выражению лица Хьюберта Вальтера мало что можно было понять, но Вильгельм заметил, как он напрягся.
— Беда? — спросил Вильгельм, чьей первой мыслью было, что брат короля, принц Иоанн, был пойман за руку при участии в заговоре.
Архиепископ оторвал взгляд от письма и огляделся вокруг, чтобы убедиться, что никто, кроме Вильгельма, не сможет его услышать.
— Король ранен, — пробормотал он. — В плечо, арбалетной стрелой, — он нахмурился, глядя на строчки, написанные коричневыми чернилами: — Это работа писаря, но я как будто слышу слова самого Ричарда, так что он, видимо, смог его надиктовать. Он говорит, что на всякий случай нам следует обезопасить казну в Руане, но пока никому ничего не сообщать.
Вильгельм пристально посмотрел на архиепископа.
— Обезопасить казну от кого?
— Он не пишет. Видимо, еще сам не решил. Он бы не стал нам писать, если бы рана была просто комариным укусом, но все же возможно, что это лишь мера предосторожности.
Вильгельм взял письмо, предназначавшееся для него, и заткнул его себе за пояс. Он попросит своего капеллана перед отъездом прочитать его ему и пошлет гонца к Изабель.
— Ситуация осложняется тем, что никто до сих пор не знает, где находится принц Иоанн.
— Рискну утверждать, что при необходимости он может быть весьма проворен, — по непринужденному тону Хьюберта Вильгельм сразу же понял, что у лукавого прелата повсюду шпионы. Хьюберт исподлобья взглянул на Вильгельма: — Тебе когда-нибудь наносили в бою раны, Маршал? Я имею в виду настоящие раны, а не просто царапины или уколы?
Вильгельм кивнул:
— Да, в то же место, что и королю, но, слава Богу, не арбалетной стрелой. Фламандский наемник проткнул мою кольчугу багром, когда я был еще совсем молодым рыцарем, у меня до сих пор остался шрам. Потом в Пуату мне в бедро попали копьем. От этой раны я мог бы умереть, но Господь был милосерден.
Он непроизвольно потянулся рукой к раненному когда-то месту на ноге и ощутил под пальцами призрак прежней боли.
Архиепископ вытер салфеткой губы.
— Я видел, как на Святой земле люди умирали от ран, — сказал он. — Там на многие километры была одна лишь смерть, даже от комариного укуса или легкой царапины, но Ричард был сильным и пережил все это, даже тиф.
Вильгельм нахмурился: