Он плотно закрыл полог постели, отгородившись от серого угрюмого утра, и в теплой темноте крепко поцеловал ее, как может позволить себе целоваться только человек, полностью располагающий своим временем. Кончики его пальцев пробегали по ее телу, пока она не выгнулась дугой и не вскрикнула. Ей было сорок пять, она была по-прежнему в детородном возрасте, хотя в последнее время ее лунные кровотечения стали нерегулярными. Она понимала, что может зачать ребенка, в конце концов, королева Алиенора родила Иоанна примерно в этом же возрасте, но все же ей казалось, что этого больше не произойдет. После рождения Иоанны у нее дважды возникали подозрения, но они оказались ошибочными.
Вильгельм и Изабель занимались любовью медленно, нежно исследуя тела друг друга, отчего ее кожа покрывалась мурашками, дыхание учащалось, а внутренняя поверхность бедер становилась влажной. В конце он взял ее руку и сплел ее пальцы со своими, и почему-то эта крепкая хватка его руки во время пика наслаждения была еще более интимным переживанием, чем ощущение биения его тела внутри нее.
Они лежали посередине постели, тяжело дыша, целуясь и обнимаясь. Изабель хотелось, чтобы муж задремал и поспал еще немного. Пусть бы мир подождал за пологом постели. «Еще несколько мирных мгновений!» — молила она Бога. Рука Вильгельма лежала у нее на груди, его губы нежно шептали что-то ее плечу, все тише, по мере того как его дыхание становилось все размереннее и глубже.
Их обоих разбудил внезапный стук в дверь.
— Милорд, миледи, печальные вести! — закричал Жан Дэрли.
Вильгельм застонал. Перекатившись к краю постели, он раздвинул занавеси. Изабель села в кровати и потянулась за своей сорочкой. Печальные вести могли быть любыми, и надо было вовремя узнать, в какую сторону повернуться, чтобы встретить их лицом к лицу. Видимо, ее молитва до Бога не дошла. Вильгельм натянул штаны и, завязав тесемки на поясе, пошел отворять дверь.
Жан был одет, но его волосы торчали немытыми прядями, а щеки опухли со сна, из чего можно было заключить, что его тоже подняли с постели раньше времени.
— Милорд, король Иоанн умер в Ньюарке от кровотечения. Джек был у его смертного одра и послал гонца, — Жан указал на человека, стоявшего рядом с ним, — вымокшего в дороге, дрожащего, серолицего и, судя по виду, близкого к обмороку.
Сознанию Вильгельма требовалось время, чтобы переварить эти новости, но опыт взял свое:
— Несколько минут ничего не изменят. Дайте этому человеку сухую одежду и ждите меня в нижних покоях. Найдите Вальтера и соберите войско.
Жан поклонился и вышел, за ним засеменил гонец. Вильгельм вернулся в комнату, оставив дверь открытой, чтобы впустить своих оруженосцев и женщин Изабель. Она уже надела сорочку и домашнее платье, укрытая занавесями полога, и сейчас натягивала чулки.
— Ты слышала, что он сказал?
Изабель кивнула.
— Это все меняет, — она не сказала, в лучшую или в худшую сторону. Как и Вильгельм, она была поражена и пыталась переварить новость. Наследник Иоанна был девятилетним ребенком, а его соперник — взрослым мужчиной, которого поддерживало больше половины страны.
Вильгельм уставился в стену, пока оруженосец надевал ему поножи и застегивал их концы резными золотыми крючками. Когда молодой человек принес туфли из мягкой телячьей кожи, Вильгельм махнул рукой.
— Нет, парень, принеси мои сапоги для верховой езды. Так будет быстрее, и к тому же они мне понадобятся.
Изабель подавила свой инстинктивный протест. Он должен был покинуть Глостер, хотя она пока не задумывалась об этом серьезно. Разумеется, должен.
— По крайней мере, у тебя есть новый плотный плащ, — произнесла она храбро, взглянув на залитое дождем окно. — Мы два дня назад закончили его шить.
— Мне также может понадобиться моя кольчуга.
Ее сердце сжалось от ужаса.
— Умоляю тебя…
Вильгельм перебил:
— А я тебя. Кольца страшно ржавеют осенью и зимой. Так что лучше подготовиться заранее.
Он пытался облегчить тяжесть момента, но она видела в его глазах настоящее беспокойство.
Одевшись, Вильгельм с Изабель отстояли службу, в спешке позавтракали хлебом, сыром и элем и поговорили с гонцом Джека. Переодевшись в сухое, этот человек немного оживился и с удовольствием уписывал горячую овсянку. В спешке запихнув в рот последнюю ложку, он поклонился Вильгельму и Изабель и рассказал о смерти Иоанна. Король провел ночь в Линне, жалуясь на боль в животе. Он говорил, что у него «живот крутит». Потом он почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы съесть чашку фруктов из местного сада и выпить немного свежего сидра, но за ночь его состояние ухудшилось.
— Потом мы услышали, что обоз с его багажом застрял в болоте у устья Веллстрима во время прилива, — гонец с горечью покачал головой. — Утонули и люди, и лошади, повозки увязли до оглобель, пони затянуло в песок. Пропала половина сундуков с книгами, корона императрицы Матильды, его личная церковная утварь и множество бочонков с серебром.
Голос гонца, окрепший после еды, обрел богатство интонаций прирожденного рассказчика. Изабель обменялась с Вильгельмом обеспокоенными взглядами. В зависимости от того, какова была сумма ущерба, эта потеря была либо мелкой неприятностью, либо полной катастрофой.
— Король отправился в Ньюаркский замок, — продолжал гонец, — но силы покидали его, и все понимали, что он умирает. В самом конце с ним был аббат Крокстонский — он выслушал его исповедь — и еще епископ Винчестерский.
Гонец посмотрел на Вильгельма: