— За что я очень благодарен, если благодарность опального что-то значит.
Сэнфорд смущенно почесал затылок. Он был человеком короля, королевским слугой, и здоровое чувство самосохранения заставляло его быть настороже.
— А мой другой сын… он большую часть времени проводит с королем?
— В последнее время — да, милорд, но он сейчас на обучении. Он отличный резчик по дереву, и король часто находит применение этому его мастерству.
Ричард повесил сбрую.
— Он связался с одной из придворных дам, с той, чью сумку я украсил крысой, — сообщил он.
Уильям поднял одну бровь:
— Правда?
— Да это пустяки, — ответил Сэнфорд. — В этом возрасте у всех парней муравьи в штанах.
Вильгельм пристально посмотрел на рыцаря:
— Верно, но кто она и что она за это получает? Я уж точно в его возрасте не мог позволить себе услуги подобных женщин, если только мы говорим о куртизанке, а не о чьей-то жене или дочери?
О придворных шлюхах ему было известно все. Они следовали за королевским караваном: пестрые, яркие бабочки, чьей задачей было развлекать мужчин, которые оказались вдали от дома или у которых хватало средств и аппетита, но не было жен. Большинство этих женщин были привередливы, и их вряд ли можно было так легко склонить к связи с семнадцатилетним мальчишкой, чей отец, может, и был магнатом, но зато точно не был фаворитом короля.
Сэнфорд беспокойно заерзал:
— Я этого не знаю. Я подумал, что, наверное, вы ему даете какие-то деньги. Да и женщине к тому же он нравится. У меня создалось впечатление, что ей нравится мысль взять под свое крыло неопытного, но резвого молодого человека, ну, и обучить его кое-чему. В этом плохого нет.
Вильгельм вспомнил, как Изабель боялась, что их сыновья морально падут, глядя на разврат, царящий при дворе, и их молодые жизни пойдут по пути, который ни она, ни Вильгельм для них не выбрали бы. Ни одна придворная шлюха не пустит оруженосца к себе под юбку из природной щедрости. Скорее всего, тут дело было не в причуде. Придворные проститутки были куртизанками с четкими принципами, они были донельзя строптивы, и соблазнить их можно было либо деньгами, либо властью.
— Вы только все испортите, если поставите его мужские заслуги под сомнение, — предупредил Сэнфорд.
— Ты так думаешь? — сухо улыбнулся Вильгельм. — В сложившейся ситуации я сомневаюсь, что мне это удастся.
Вильгельм не мог заснуть, лежа на походной койке в своем шатре. Он положил руки под голову и дышал медленно и глубоко, расслабляя тело, а мысли роились в его голове, как маленькие быстрые косяки рыбы. Он часто проводил такие ночи во время военных походов и знал, что если он сможет отдохнуть, то обойдется и без сна. Обычно мысль о том, что дома его радостно встретят Изабель и дети, поддерживала его, но сейчас безопасность его семьи как раз была одной из этих рыбок, кружащих в его голове. Он боялся за них. Мейлир Фицгенри зло ухмылялся, как будто ему было известно что-то, чего Вильгельм не знал. Вильгельм понимал, насколько уязвимы их ирландские земли. Жан был опытным военачальником, но он никогда не исполнял таких обязанностей, какие на этот раз возложил на него Вильгельм. А какими средствами располагал Мейлир, было неизвестно. Однако с Иоанном все было ясно. Вильгельм отбросил эту мысль, потому что она вызывала такую тревогу, что становилось просто невыносимо. Ему нужно было сосредоточиться на том, как ему самому следует себя вести, как подготовиться к возможным угрозам.
Он обратился мыслями к своему старшему сыну. Что делать с Вилли? Оставить все как есть? Притвориться, что он как отец ничего не видит? Томас Сэнфорд сказал, что всякий молодой человек творит глупости, что было совершенно справедливо, но не всякий молодой человек делает это при дворе в компании шлюх и приятелей, на которых нельзя полагаться… не говоря уже об обществе самого Иоанна, чья черная душа была наделена способностью открывать в других все самое темное и сбивать их с истинного пути. Он подумал о себе в его возрасте. Как бы поступил его отец? Возможно, он рассмеялся бы и присоединился к его безумствам, походя зажимая по углам ту же женщину. А возможно, он схватил бы его за шиворот и выкинул из дворца, а потом бил бы почти до последнего вздоха. Единственной предсказуемой вещью в отце Вильгельма была его непредсказуемость.
— Что мне делать? — спросил он у полотняной крыши своего шатра. Единственным ответом был легкий стук дождя и дуновение холодного ноябрьского ветра.
— Милорд, вы меня Звали? — его оруженосец просунул голову между полотнищами, закрывавшими вход.
— Нет, я разговаривал сам с собой. Подай-ка мне плащ, парень.
— Вы уходите, милорд? — глаза молодого человека округлились от удивления.
— Да, — ответил Вильгельм. — Пока мне не будет, поставь еще одну койку. Может быть, я вернусь со спутником.
Вильгельм нашел своего сына в углу зала играющим в кости с наемниками короля. Играли они за тем же столом, на котором перед этим ели, он освещался дюжиной огарков свечей, пришпиленных к железным светильникам. Женщина с золотисто-желтыми косами в облегающем фигуру платье из тяжелого зеленого шелка сидела на коленях у Вилли. Его рубашка была распахнута на груди, а женщина весьма деловито возилась в штанах Вилли. Его взгляд был пьяным, сонным и стеклянным, как у дохлой селедки.
Вильгельм с мгновение помедлил, а потом подняв плечи, направился к этой компании.
— Бог в помощь, — довольно мягко приветствовал он их, и отдельно деловито кивнул шлюхе, которую давно знал, хотя личных отношений с ней не имел, — Мари.