Филипп гладил бороду, размышляя над сказанным.
— Покажите мне принца Артура, и я рассмотрю возможность переговоров о заключении перемирия, — произнес он сдержанным, рассудительным тоном. — Без него другого пути вперед, кроме войны, нет. До меня доходят тревожные слухи о его исчезновении, но ни у кого не хватает храбрости выйти вперед и произнести вслух то, что мы все и так знаем. Если бы у меня были доказательства, на земле не нашлось бы места, где ваш король смог бы укрыться от моего гнева, — он великодушно махнул рукой. — Если нет Артура, дайте мне его сестру. Вывезите девушку из ее монастыря и дайте ей править Анжу и Бретанью, Пусть Иоанн это сделает, и я, возможно, захочу поговорить. В противном случае, клянусь Богом, я уничтожу его, а его города разберу по камню, — он поднес руку к лицу и принялся разглядывать ногти. — Это мое окончательное решение, милорды. И пусть мой английский родственник разбирается с этим, как сумеет.
Они кланялись вслед удаляющемуся королю Филиппу, когда Вильгельм заметил рыцаря, ждущего у входа снаружи. Последний раз он видел именно этого человека из Пуату год назад, в Руанском замке, когда он исчез одновременно с принцем Артуром. Вильгельм опешил, увидев его теперь во французском лагере. Рыцарь встретился взглядом с Вильгельмом, затем отвел глаза и, развернувшись, быстро удалился.
Оба епископа и архиепископ смогли отправиться спать лишь поздно ночью. Король Филипп ложился поздно, а Вильгельм вместе со старшим графом Лестерским предпочли составить ему компанию. Приправленное перцем вино сменили на молодое и слегка игристое, и повар Филиппа поднес ломтики поджаренного хлеба с кабаньим мясом. Слуги ненавязчиво и почти незаметно передвигались по личным покоям короля, ставя новые свечи на место догоревших и наполняя кубки и чаши.
На Филиппе поверх штанов и рубашки был надет шелковый ночной халат, отороченный мехом. Все кругом было полно роскоши, но это было скорее призвано подчеркнуть положение Филиппа, чем порадовать его взгляд или другие чувства, которым, впрочем, он никогда не позволял брать над собой верх.
— Я не держу на вас зла, милорды, — произнес он. Филипп глядел на них открытым взглядом, но сказать, был ли он искренним, не представлялось возможным. — Вы люди дела и чести. Пожелайте вы дать присягу мне, я не отказал бы вам.
— Сир, я давал клятву верности королю Иоанну, — ответил Вильгельм.
— Как и я, — произнес хриплым голосом Лестер. Извинившись, он откашлялся и сплюнул на пол. Его здоровье ухудшалось, а то, что весна выдалась сырой, было для его легких просто губительно.
— И я уважаю вашу преданность, милорды, — произнес Филипп, — но вам стоит задуматься о том, кому вы поклялись служить. — Он потер руки. — По крайней мере, никто из моих племянников не исчезал без следа.
Лестер мрачно посмотрел на него:
— Если у вас есть доказательство того, что Иоанн причастен к исчезновению Артура, предъявите его нам.
Филипп фыркнул:
— Иоанн находился в Руане, когда Артур исчез. Если не он хозяин в замке, не он управляет всем, что там происходит, то кто, скажите на милость?
— Сир, иногда люди ведут себя в соответствии с собственными побуждениями, — резко возразил Вильгельм.
Филипп сделал несколько мелких глотков игристого вина. Стройная борзая, дремавшая у очага, подошла к нему, чтобы ей почесали за ухом.
— Но главная ответственность всегда лежит на короле, милорд Маршал, — он помедлил мгновение, возясь с собакой, а затем взглянул на своих гостей вдумчивым взглядом сквозь полуприкрытые веки. — Когда Нормандия падет — и не питайте пустых надежд, что этого не случится, — всякий лорд, желающий сохранить свои земли здесь, перейдет на мою сторону и станет моим вассалом.
Вильгельм переглянулся с Лестером. Дать присягу вассала означало то же самое, что присягнуть на верность; в этом случае они были бы обязаны сражаться на стороне Филипа, если бы он призвал их в свои ряды, а это, в свою очередь, означало восстать против Иоанна. Положение их нормандских земель также изменилось бы: право распоряжаться на них должно было бы перейти к Филиппу.
— Сир, это невозможно, — произнес Вильгельм, покачав головой при мысли о том, насколько невыполнимым было то, о чем их попросили. — Это было бы изменой тому, кому мы поклялись в верности.
Филипп развел руками.
— Мне известно, что вы оба верны вашему королю. Вы служили анжуйцам как только могли, но мы мирские люди. У нас есть собственные интересы, которым мы вынуждены следовать, — он приподнял бровь. В его тоне прозвучали циничные нотки. — Да и в самом деле, разве кто-либо из вас сидел бы сейчас здесь, если бы у вас не было собственных интересов? Я хочу сказать, зачем вам терять свои земли из-за глупости и по вине вашего короля? Вашей вины в том, что Нормандия почти пала, нет. Вы отважно сражались и в тяжелых обстоятельствах сделали все, что смогли.
Вильгельм хотел что-то сказать, но Филипп поднял указательный палец, останавливая его:
— Я понимаю, насколько сложен вставший перед вами вопрос, и я дам вам время все обдумать. Ну, скажем, это будет стоить вам по пятьсот марок? У вас есть год на принятие решения. За это время вы передадите мне свои замки, и я впущу в них свои войска. Если в течение года вы согласитесь присягнуть мне, или ваш король предъявит мне Артура, чтобы попытаться договориться со мной, я гарантирую, что ваши замки будут возвращены вам. Если же нет, то и без вашей присяги вассалов ваши земли и замки перейдут ко мне, поскольку будут завоеваны.