Алый лев - Страница 46

— Это жесткие условия, сир, — мрачно отозвался Лестер.

— Это единственные условия, которые я готов принять, милорды, и должен сказать, что они могут стать еще жестче. Я уверен, что если вы все обдумаете, вы согласитесь.

Графы допили вино и поднялись, чтобы уйти. По пути к двери Вильгельм дерзко заговорил с Филиппом, пользуясь тем, что они знали друг друга уже много лет:

— Сир, я не понимаю, почему сейчас вы позволяете процветать при своем дворе предателям, которых в другое время казнили бы без промедления.

На какое-то мгновение Вильгельму показалось, что Филипп предпочтет разыграть из себя отстраненного, равнодушного, не теряющего достоинства монарха, который волен не удостоить его ответом, но французский король пожал плечами и потрепал по ушам собаку.

— Это обычная вещь, Маршал, — произнес он, презрительно скривив губы. — Такие люди как тряпки. Кто-то их использует, чтобы задницу вытирать, а вытерев, выбрасывает.

Вильгельм проглотил ком, стоявший в горле. Он почувствовал себя облитым грязью, и у него зачесались руки. Он поклонился и вышел из комнаты. Лестер уставился на него:

— И что это все означало?

Вильгельм покачал головой.

— Ничего, — ответил он, плотно сжав губы. В конце концов, ходившие слухи и собственный инстинкт еще нельзя было считать доказательствами. Возможно, Филипп имел в виду нормандских кастелянов, таких как Роберт Фицвальтер и Захер де Квинси, которые предали Иоанна и настроили против него города, которые должны были оборонять, — это послужило одной из основных причин падения Гайара. Он сам сегодня очень близко подошел к этой черте, и его от этого мутило.

— Ты хочешь сказать, что не поделишься со мной своими соображениями? — проворчал Лестер. — Половина всех дел, что проворачивают при дворе, происходит в тени или под покровом темноты. А раньше было время, когда честные люди могли встретиться при дневном свете и открыто все друг другу высказать, — он поправил свой плащ, отороченный у ворота мехом, и погладил его, как кота. — Ты готов принести Франции присягу как вассал, чтобы сохранить свои нормандские владения?

Вильгельм вздохнул и потер переносицу.

— Не знаю, — ответил он. — У меня было мало времени, чтобы над этим подумать.

— А согласившись хотя бы подумать над этим, мы впустим в свои замки французские гарнизоны, да еще должны будем заплатить за эту привилегию по пятьсот марок, — мрачно отозвался Лестер.

— А выбор какой? Филипп нас держит в клешнях, а Иоанн насаживает на вилы.

Лестер испустил тяжелый глубокий вздох.

— Мне скоро конец, и я этому рад, — сказал он. — По крайней мере, до падения Нормандии я не доживу. Для этого должно было бы произойти чудо, а я сомневаюсь, что у Бога что-нибудь подобное припасено для Иоанна.

— Знаю, — согласился Вильгельм.

Лестер косо взглянул на Вильгельма:

— Епископы не одобрят, что мы вели частные переговоры.

— Нам решать, что произойдет с нашими землями, а не им, — раздраженно произнес Вильгельм.

Когда он вошел в отведенную ему комнату, гость, который дожидался его, сидя на стуле, вскочил со своего места и кинулся к нему с распростертыми объятиями. Помедлив мгновение от удивления, Вильгельм сам бросился ему навстречу и крепко обнял младшего из своих братьев, Ансельма.

— Боже, сколько же лет мы не виделись? Сколько лет? — Ансельм похлопывал брата по спине, у него в глазах блестели слезы.

— Слишком много. Господи, как же хорошо тебя снова увидеть, хоть ты теперь и француз!

Ансельм рассмеялся и отстранился, вытирая глаза:

— А кто в этом виноват, братец? Ты толкнул меня на этот путь.

— Я, разве нет? — прошло больше двадцати лет с тех пор, как Ансельм присоединился к группе сражающихся на турнирах рыцарей, возглавляемой Вильгельмом. Тогда он был на многое готовым молодым человеком, у которого было не так много перспектив впереди. Тем летом, проведенным во Франции и Фландрии, на Ансельма обратил внимание их двоюродный брат, Ротру, граф Перчский, который предложил ему место в своем войске. Это было так давно, с ностальгией подумал Вильгельм, так много лет назад, что эти года растянулись в одну сплошную линию до горизонта, и сам горизонт уплыл куда-то очень далеко.

— Я подумал, тебе захочется выпить вина с давно потерявшимся родственником, поэтому распорядился, чтобы оруженосцы принесли кое-что с королевского стола, — сказал Ансельм, указывая на бутыль, стоящую на дорожном сундуке.

Вильгельм согласно кивнул. Отказаться означало бы обидеть его, и, хотя Вильгельм уже пил с Филиппом (с осторожностью, следя за собой), с братом он мог позволить себе выпить еще немного.

Вино больше напоминало то красное, сдобренное специями, которое они пили раньше, но все же было приятно на вкус. Вильгельм посмотрел на свою чашу, а затем произнес тост:

— За корабли, которые проплывают ночью мимо наших берегов, и за то, чтобы они проплывали чаще.

— Аминь, — ответил его брат, расчувствовавшись. — И пусть им никогда не суждено будет встретиться на поле боя.

Вильгельм принес походный стул, стоявший в углу комнаты и устроился на нем.

— Мы стареем, — вздохнул он, — но я сомневаюсь, что мы становимся мудрее.

— Ха, ты это говорил за много лет до того, как женился. По твоим собственным меркам ты сейчас должен считаться просто древним.

Вильгельм устало рассмеялся:

— Мне иногда так и кажется.

Ансельм ухмыльнулся, как будто ни на мгновение в это не поверил:

— Судя по тому, что я слышал от твоих слуг, я скоро снова стану дядей, так что на этом поприще у тебя все в порядке, верно?